Воспоминания духовных христиан молокан г. Рассказово Тамбовской области как исторический источник

Период существования СССР оказался трагическим для всех религиозных конфессий страны. «Отдельный удар» был нанесён большевиками и по русскому религиозному сектантству. Репрессивная политика Советского Союза по отношению к сектантам привела к тому, что к началу XXI в. многие движения традиционного русского религиозного сектантства — хлыстов, духоборов, молокан, субботников — практически полностью исчезли с религиозной карты современной России.

Одна из особенностей этих движений состоит в том, что их последователи почти не оставляли после себя письменных документов. Религиозное учение и традиции передавались устно; это была своеобразная культурная среда со своими устоями, в которой пребывали носители вероучения. В XIX в., за период активного распространения движения духовных христиан молокан, мы практически не имеем каких-либо собственных письменных источников их веры. Впрочем, это объясняется рядом причин. Одна из них кроется в своеобразной характерной для них и поныне боязни «прибавить или убавить» что-то к Священному Писанию (Библии). Другая причина ещё более объективная — притеснения со стороны государства, которые не давали возможности печатать свою литературу. После революции 1905 г., как только появилась возможность, молокане сразу же организовали издание ежемесячного журнала «Духовный христианин», который собрал вокруг себя лучшие умы молоканства. Журнал пользовался большой популярностью среди молокан и прекратил свою деятельность в 1916 г. в связи с известными историческими условиями.

С исчезновением среды (а такое исчезновение почти повсеместно было наблюдаемо в СССР) исчезала и всякая информация о религиозном движении. В связи с этим особую ценность для исследователя представляют встречи с носителями той или иной русской религиозной традиции, родившимися в начале или середине XX в. и выросшими в атмосфере традиционного бытового уклада своей конфессии. Такие люди могут много рассказать об истории и традициях своей конфессии, которые они воочию наблюдали и частью которых являлись. Поэтому встречи и беседы в настоящее время с носителями традиций русского религиозного сектантства — это почти единственный способ сохранить его историю в XX в.

Настоящая статья написана на основе материалов полевых исследований, проведённых в г. Рассказово Тамбовской области.

Это, прежде всего, записи бесед с местными старожилами — последователями движения духовных христиан молокан. В начале и середине XX в. молокане тогда ещё села Рассказово компактно проживали в районе улицы Кожевенная, переименованной позже в Комсомольскую. Опрошенные авторами люди выросли в традиционной молоканской среде. Они также помнят рассказы своих родителей о прошлом молокан в Рассказово. Авторы надеются, что данная работа позволит в какой-то мере восполнить пробел в истории движения духовных христиан молокан в Центральной России в XX в.

«Ученики — больше рассуждают, чем понимают, и больше толкуют, чем могут растолковать. В выносимых ими впечатлениях (из уроков истории) больше самоуверенности, чем самосознания»¹. Эти слова В. О. Ключевского можно в полной мере отнести к современным молоканам. Авторы этой статьи многократно обращались к нескольким лидерам молоканских общин Центральной России с просьбой взять у них интервью, в котором они могли бы поделиться своими воспоминаниями о молоканстве XX столетия. В ответ встречали либо простое игнорирование вопроса, либо туманные уклончивые ответы, вроде такого: «мы всего рассказывать не хотим». Современный молоканин словно боится истории. «Для религиозного типа (духовных христиан. — А. Ч., Т. П.) характерно отрицание религиозного смысла истории и уход, выпадение из круговой поруки мирового процесса», — писал Н. Бердяев ещё в начале XX в.². Эти слова применимы и к молоканам, которыми «вся плоть истории отвергается с отвращением»².

Однако отсутствие исторического сознания не означает отсутствие стремления сохранить знание о своей вере и как-то объяснять происходящее. И здесь нередко на место реальной истории у молокан встают исторические легенды. Так, со слов старожилов, одна из них гласит, что императрица Екатерина II толпами выселяла молокан из Тамбовской губернии. Причиной выселения было неприятие молоканами православия. Во время одной из речных переправ многие молокане погибли при сильном течении реки. Об этом донесли императрице, на что она ответила: «Ну и пусть! Это ещё мало их кануло», и от этих ее слов якобы и появилось название малакане. Некоторые пресвитеры рассказывают о том, как молокан в кандалах переправляли с территории Украины в Финляндию, что тоже не согласуется ни с какими историческими фактами. Эти легенды в изобилии рассказываются на молоканских съездах, проводимых под эгидой молокан с. Кочубеевское Ставропольского края. Вместе с тем «сказители» акцентируют внимание на человеческих качествах, нравственных достоинствах верующих, не сохраняя точность исторического контекста. Так, в этих легендах подчёркивается стойкость молокан, чистота их веры и готовность во что бы то ни стало отстоять веру предков. В этом можно усмотреть, пусть и несколько зыбкие, признаки христианского историософского сознания, когда события получают аксиологическую интерпретацию, и первостепенное значение приобретает не событийная канва, а нравственное отношение человека к ним. Но реальной, а не легендарной, собственной истории современное молоканство не знает. Иногда создаётся впечатление, что и не хочет знать.

Кроме того, у современных молокан отсутствует развитое богословие. Для них это атрибут православия, к которому молокане относятся отрицательно. Так, на просьбу одного из авторов данной работы написать свои размышления о молоканском богословии, современный «апостол молоканства» В. В. Тикунов ответил следующее: «У молокан богословие как форма служения почти отсутствует. И это заложено в самой сущности духовного христианства. То же самое касается и экклезиологии. Плотское христианство, пошедшее по пути создания института церкви, по подобию ветхозаветного служения, вынуждено было разрабатывать и религиозные науки. Духовному христианству, пошедшему по пути практического претворения Христа в саму жизнь, не нужны были все эти науки» (письмо В. В. Тикунова А. Чернову от 19 мая 2010 г.). Отвергают молокане и предание, пытаясь все духовные истины черпать только из Библии, потому постоянно размышляют над ней. Большая часть времени воскресного собрания молокан посвящена получению такого знания. Эти «мыслители в лаптях», по выражению исследователя русского сектантства XIX в. Ф. В. Ливанова, все пытались постичь своим (и только своим) разумом, через непосредственное общение с Духом Святым. Это сохранилось в молоканстве и по настоящее время. Когда речь зашла о церковном предании, В. В. Тикунов ответил, что оно не нужно верующему, что оно (церковное предание) чужое для христианина, т. к. это не его мысли, а мысли другого человека. Бог, по мысли Тикунова, должен непосредственно вести верующего по духовному пути, а не посредством предания (запись беседы А. С. Чернова с В. В. Тикуновым 16 октября 2009 г. в Москве).

Простонародный же уровень рассуждений реализуется на уровне сохранения и передачи различных рассказов, легенд. Впрочем, есть и объективные причины, объясняющие данную ситуацию: на современном этапе почти все молоканские общины состоят в большей массе из пенсионеров, которые пришли в собрание уже в пожилом возрасте — у них на осмысление истории нет ни сил, ни умений. А молоканская молодёжь чаще всего не задумывается о важности осмысления конфессиональной истории движения, воспринимая собственную религиозную идентичность лишь на уровне бытовых традиций, обычаев. Таким образом, место реального исторического самосознания прочно заняла уверенность в легендарной истории.

Данная работа — попытка сохранить историю духовных христиан молокан г. Рассказово Тамбовской области в XX в. в воспоминаниях рассказовских старожилов-молокан. В статье намеренно сохранены особенности речи того или иного рассказчика. Возможно, что настоящая работа положит начало большому полевому исследованию, направленному на собирание и сохранение исторической памяти движения молокан, других представителей русского сектантства в трагическом для России XX в.

Так, рассказ Галины Николаевны Болдыревой, происходящей родом из молоканской семьи, свидетельствует о том, что социальные потрясения в 1920-е гг. затронули все слои российского общества. Революция, Гражданская война разделили людей на враждующие лагеря. Линия вражды проходила порой между близкими людьми, родственниками. Война, разруха, голод ожесточили людей, буквально поставив перед ними вопрос о выживании. Политические и экономические противоречия отодвинули на задний план вероисповедные различия. Пропасть пролегла не между православным и молоканином, а между поступившимися совестью, приспособившимися к жестоким принципам новой власти и теми, кто старался сохранить в себе человеческое лицо, проявлял духовную стойкость. И среди православных, и среди молокан нашлись и первые, и вторые.

«Послереволюционные годы, — рассказывает Г. Н. Болдырева, — были страшные. Было даже такое, что молоканин ходил раскулачивать молоканина. Сомову Серафиму Михайловну пришёл раскулачивать молоканин. Она тогда жила с детьми в здании нынешней редакции газеты «Трудовая Новь»^[1]. И когда тот, кто раскулачивал, подошёл к швейной машинке, то Серафима Михайловна взяла топор и говорит ему: «Если возьмёшь машинку, я тебя сейчас…» Она была портниха, шила хорошо очень. А детей как-то ей надо было кормить, поэтому она и сказала так. Ещё сказала: «Мне все равно без машинки с голоду помирать — так лучше уж сейчас, чем потом». И вот он машинку оставил». Она вспоминает, что возмущённая таким положением, отправилась ходатайствовать в Москву, после чего им взамен отнятого добротного дома дали маленький домишко. Но она хорошо помнит, что тот, кто раскулачивал её семью и других, был молоканин. И не простой, а из молокан почётных, что не остановило его в желании нажиться за счёт братьев по вере. Из отобранного имущества, по словам рассказчицы, он даже не всё сдавал органам власти, как было положено, а что получше себе оставлял. Так, в лихую годину обнажились и лучшие, и самые низменные проявления человеческой натуры. Без злорадства, скорее с некоторой печалью в голосе Г. Н. Болдырева добавляет: «Бог их обоих наказал (с женой, которая помогала мужу «вершить разбой», отбирая вещички получше. — А. Ч., Т. П.). Он на один глаз ослеп. И детей у них не было» (воспоминания Галины Николаевны Болдыревой, 1945 г. р. Запись сделана 12 декабря 2012 г.).

Особые воспоминания связаны с военными годами и послевоенным периодом. Испытания, выпавшие на долю нашего народа, не обошли стороной и молокан, но особенности поведения и мировоззрения верующих, конечно, проявлялись и на войне: и в бытовых ситуациях, как, например, соблазн преступить религиозные заповеди, запреты, так и в решающие для жизни моменты.

Тамара Алексеевна Рязанова, на наш вопрос, как верующие отнеслись к войне, не стремились ли избежать участия в военных действиях, ответила, что такого не было, все были воспитаны в любви к родной земле, в патриотических чувствах. Она рассказала, что её отца Алексея Ивановича Желтова, 1905–2000 гг., взяли на фронт в 1941 г. На фронте он был пулемётчиком, получил тяжёлое ранение. Со слов отца Т. А. Рязанова воспроизвела следующий рассказ, который свидетельствует, что людям удавалось сохранить веру даже тогда, когда жестокая военная реальность, казалось, подрывает все представления о божественном промысле: «Бросили их защищать какую-то сопку под Смоленском. И они её, эту сопку, не удержали, начали отступать. Здесь папу ранили под коленкой в икру. Папа рассказывал: «Я упал и лежу. Не могу я встать и побежать. А все отступают, бегут все мимо. Я лежу, и много таких лежат. Нас всех рассказовских взяли и кинули на эту сопку. Там много нас полегло. Смотрю: один бежал-бежал, потом около меня остановился, расстелил плащ-палатку, меня перевалил, кого-то окликнул. Они схватили меня за плащ-палатку и понесли». Потом он лежал в госпитале. Нам, когда папа об этом рассказывал, говорил: «А меня Бог спас, ради вас. Вас — куча-мала. Бог вас пожалел. Поэтому эти ребята около меня остановились, перевалили и понесли». Папа после благодарил Бога за это» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Надежда Алексеевна Степанова, родная сестра Т. А. Рязановой, также объясняет благополучное возвращение отца домой, прежде всего, заступничеством Бога и силой молитвы: «Очень долго не было с фронта письма маме. Она молилась — нас (Надежды и Веры) ещё не было, была Аля, Юрий и Тамара — и она ставила детей на колени и молилась об отце. Потом на кухню в окошко птичка стала стучать в стёклышко. А мама говорит: «Глянь, это какая-то весточка будет. Или что-то плохое, или что-то нас обрадует». И она опять берёт детей, ставит их лицом к
красному углу и говорит: «Давайте молиться опять об отце. Я буду сейчас молиться, а вы за мной повторяйте: детская молитва — она очень сильная». И они молились. И через три дня пришло письмо: отец жив, лежит в госпитале. Вскоре он вернулся домой на костылях. И мама всю жизнь благодарила Бога: «Это благодаря молитве Бог послал этих ребят, чтоб они ему жизнь спасли» (воспоминания Надежды Алексеевны Степановой, 1943 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Желание представить своих единоверцев в наилучшем свете не чуждо и христианам молоканам. Так, Г. Н. Болдырева вспоминала, как её бабушка, чтобы прокормиться, пошла работать на фабрику и, несмотря на тяжелейшие условия жизни, отказалась нарушить заповедь «не укради»: «Мать моя работала на фабрике, а бабушка (Анна Михайловна Желтова) нигде не работала. Потом, в войну, когда два сына погибли, а дочь ушла на фронт, бабушка пошла работать на фабрику. На фабрике было холодно, и женщины, там работавшие, под рубашку шерсть накладут, чтобы, вроде, потеплее было. А домой идут на перерыв и эту шерсть дома оставляют. Потом на фабрику приходят и опять новую шерсть закладывают. А моя бабушка пришла домой с шерстью, поела, и опять с этой шерстью на фабрику и вернулась. И как-то женщины это узнали. Они так смеялись над ней! «Нюрка, — говорят, — что же ты такая глупая! Мы — то придём домой, да оставим там шерсть». Ведь детишек надо было кормить — мужиков тогда не было. А она с возмущением: «Как?! Воровать?!». Воровать для молокан было — смертельно! Воспитали так. И бабушка говорит: «Со мной тут с сердцем приступ случился, плохо стало, и я ушла с работы. И мне мастер мой сказал: «Ой, Нюра, лучше уж дома там, огородиком или ещё как-то. Нюра, тебе нельзя на фабрике работать» (воспоминания Галины Николаевны Болдыревой, 1945 г. р. Запись сделана 12 декабря 2012 г.).

Смешную историю, связанную с пищевыми запретами и в то же время отражающую бытовую атмосферу в семьях молокан, рассказала нам Т. А. Рязанова: «Свинины у нас дома никогда не было (у молокан имеет место запрет на употребление свинины. — А. Ч., Т. П.), — рассказывает она, — работал отец на ул. Комсомольская на Кожевенном заводе. Если его когда-то угощали там салом, то он его не ел, а в газетке приносил домой. Дома у нас был рыжий кот. Как-то пришёл отец домой, достаёт свою газетку с салом и протягивает коту. Кот понюхал, и отошёл назад. Папа тогда говорит: «Смотри, мать! У нас и кот — молокан!» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Вспоминая нелёгкое послевоенное время, почти все наши собеседники без исключения отмечали, что жили они дружно, поддерживали друг друга, помогали, чем могли. После пережитых тягот войны многое воспринималось иначе, нежели до войны, в т. ч. и вероисповедные различия. Добрые отношения, как вспоминают старожилы, были у молокан и с субботниками, проживавшими рядом, и с православными: «У нас семья была большая, — вспоминает Т. А. Рязанова, — играли мы под вязом. А он такой вот толстый-толстый! У него крона раскидистая, как шатёр. Всё детство мы под ним провели. Часто взрослые расстелют своё тряпье под вязом и сидят, вяжут: кто платки, кто носки. Они вяжут и поют молоканские псалмы. Ну и православные всегда сидели рядом — не возмущались, слушали. Жили мы очень дружно! Я, например, с такой теплотой вспоминаю это время! Хоть и голодные были, послевоенное время, разруха, полуодетые — полуобутые. Но такое время было хорошее: какая-то любовь, доброта, отношение друг к другу — сейчас этого нет. Мама нас, детей, брала по праздникам на собрание. Меня вызывали молиться: я читала Отче наш. И просили меня петь: я пела «Вдруг предстал им ангел Господень» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.). На Пасху молокане всегда пели свои песнопения на кладбище. После войны же, по словам Г. Н. Болдыревой, пели они не только на могилах своих единоверцев, но и у братской могилы, по-своему отдавая дань памяти всем погибшим за Родину (воспоминания Галины Николаевны Болдыревой, 1945 г. р. Запись сделана 12 декабря 2012 г.).

Надежда Алексеевна Степанова воссоздаёт в своём рассказе атмосферу молоканских собраний, проходивших в 1950–1960-е гг. Её рассказ свидетельствует о том, что несмотря на существующие ограничения и притеснения в религиозной сфере, молоканские общины были довольно многочисленны, и верующие вели активную религиозную жизнь, совершали положенные обряды. Желание получить духовную пищу приводило их на собрания, несмотря на понимание, что за это они могут пострадать: «Мама (Александра Васильевна Желтова. 1910–1984 гг.) мне рассказывала, что раньше гонения были, а молоканам очень хотелось собраться. И они окна занавешивали одеялами, чтобы не проникал свет. На пол ставили свечи и при свечах так молокане и собирались. И много народу приходило — под большим страхом, конечно, но все возлагали надежду на Бога. С улицы никакого признака собрания нельзя было различить — пустой дом стоит. Собрание тогда было в с. Вернеспасское (село Верхнеспасское Рассказовского района Тамбовской области. Расстояние до г. Рассказово — 12 км). Мама говорила: «Мы ходили туда пешком — какая была духовная жажда! Не считались с такой дальней дорогой, чтобы идти на собрание. А идём оттуда — как будто Бог другие ноги даёт — уже не идем, а чуть не летим». Потом и в нашем доме молокане собирались. Маминого возраста, примерно. Они вязали, пели. Где, бывало, умрёт какой человек — молоканин — они идут на похороны. И я с ними ходила — очень мне нравилось пение молоканское, никак я не могла наслушаться. Выходил молиться старец Петр Михайлович Желтов. У него были козы. Люди со стороны звали его «козий бог». «Козий» — потому что с козами все время ходил, а «бог», потому что в собрании был старшим. Когда он умер, старшим в собрании стал другой старец — Алексей Михайлович Желтов. Собрание тогда собиралось через два дома от нас, на ул. Комсомольской у Анны Васильевны Желтовой. И столько там собиралось народу! Там большущий зал был, потом другая комната, потом ещё там сенцы — коридор, кухня. И не хватало скамеечек для людей: таскали и таскали. Это было в начале 1950-х гг. При Сталине молиться не разрешали, но молокане тем отговаривались, что, мол, помянуть усопшего нужно. Детей в войну и после рожали много. Моя мама родила семерых детей, старшая девочка потом умерла. А напротив нас жили Заливины, у них вообще чуть ли не десять детей было. «Крестил» детей тогда Федор Иванович Калашников. Было это все просто: обычное собрание, мать держала ребенка на руках, старец читал молитвы над ребенком, а потом накрывали на стол» (воспоминания Надежды Алексеевны Степановой, 1943 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.). Подтверждает это и Т. А. Рязанова, которая передает впечатление от собраний этого периода в таких словах: «Какое-то тогда торжество было — я это состояние хорошо помню, какое-то вдохновение!» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Н. А. Степанова также отмечает, что в молоканских общинах этого периода значительную роль играли женщины: «Очень хорошо тогда беседовала старица Мария Семёновна Желтова. Раньше так женщины хорошо беседовали! Она так беседовала — откроет Библию… И раньше на столе — Боже упаси, чтобы ещё какая другая книга была — только Библия! И так строго было, невозможно как! Мария Семёновна выходила и читала»; «На собрании также выходила и читала Елизавета Петровна (Елизавета Петровна Звягина, 1916–2003 гг.). Как же она хорошо проповедовала — невозможно! А потом, когда ей предлагали побеседовать, она как-то смущалась, отказывалась беседовать. Но когда я приходила к ней домой, беседа из Елизаветы Петровной буквально лилась. Она так гостеприимно всех встречала!» (воспоминания Надежды Алексеевны Степановой, 1943 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.). Данное обстоятельство объяснимо объективными причинами и наблюдалось нами не только у молокан, но и у баптистов, и у православных. Многие мужчины погибли на фронте, некоторые за свои убеждения оказались в тюрьмах. Но отход от религии в советское время среди мужчин был большим, чем среди женщин.

В рассказе Т. А. Рязановой особенно ценно то, что она вспоминает молоканских наставников, отмечает, что были они людьми благочестивыми и набожными, имели среди верующих особый духовный авторитет. Интересно и её свидетельство, что и немолокане тянулись к таким религиозным лидерам за духовной поддержкой, очевидно, руководствуясь не вероисповедной принадлежностью, а собственными наблюдениями за их жизнью, отличающейся праведностью. Вместе с тем это говорит и о том, что молоканские наставники не отталкивали инаковерующих, спеша «обличать» их заблуждения, а привечали и оказывали духовную поддержку всем нуждающимся: «Руководил тогда собранием Алексей Михайлович Желтов, — вспоминает Т. А. Рязанова, — такой благообразный старичок, с бородкой, голова лысенькая. Небольшого росточка, худенький. Разговор у него какой-то мягкий, приглушённый. Он всегда молился с закрытыми глазами. Особенно когда на Пасху на кладбище. Бывало, придёшь на кладбище, а молокане на могилках молились, пели. И вот Алексей Михайлович глаза закроет и молится, а мы его внимательно слушаем. Тишина стояла — народу много собиралось, и не только молокане. Это было где-то в начале 1950-х гг.». И ещё: «Был тогда такой старец — Игнат Минаевич. Он из Уварово ходил пешком в Рассказово на собрание. И когда он приезжал, если даже не запланированное собрание, то собрание собирали в честь его приезда. По молоканам сразу слух проходил: «Минаич, Минаич приехал!». Меня мама посылала: «Ступай, сходи по соседям, скажи, что Минаич приехал» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Атмосферу послевоенного времени в семьях молокан отражает и Г. Н. Болдырева в своём рассказе, из которого мы узнаем, что религиозный фактор в их семьях занимал значительное место: «Бабушка молилась дома и утром и вечером. Когда она молилась, в доме было какое-то благоговение. Молилась бабушка всегда на передний угол. И обязательно, чтобы была тишина и дверь закрыта. И молилась большинство на коленях. Жили мы бедно после войны — мать одна работала. Уж потом бабушке пенсию назначили в 25 руб. Но у неё всегда в заначке для гостей было угощение чаем — она никого не отпустит, чтобы не накормить и чаем не напоить. Самовар у нас был. И чаепитие, и молоканские пироги. Молоканские пироги — это было первое дело. И как стряпали молокане пироги, наверное, никто так не мог делать. Это передавалось из рода в род: лапшу месить и пироги стряпать. Помню только, я делала рисник или пшенник, и сметанник. Потом делала, кажется, мамалыга называлась. И столбушник делали — как слоёный пирог. И действительно был праздник. Обязательно щи из говядины или баранины — это было первое блюдо в обычный день. Свинины никогда в доме не было. Старики говорили: «свинья хрюшкой вниз — значит сатана в ней». И ещё Христос в свиней бесов выгнал» (воспоминания Галины Николаевны Болдыревой, 1945 г. р. Запись сделана 12 декабря 2012 г.).

Ряд воспоминаний свидетельствуют о консервативности взглядов христиан молокан и о том, что старцы ревностно следили за соблюдением и сохранением обычаев. Правда, почти не упоминаются особенности вероучения или толкования Писания. В подавляющем большинстве случаев речь идёт о бытовых обычаях, внешних обрядах, сохранении самобытности — последнее также усматривалось в основном во внешних проявлениях. Так, Г. Н. Болдырева вспоминает, что попытка на «Помине» (поминальный обряд в честь умершего. — А. Ч., Т. П.) поставить на стол новое блюдо (салат. — А. Ч., Т. П.) была жёстко пресечена наставником Алексеем Михайловичем Желтовым с характерными словами: «Уберите сейчас же! Не на гулянке, не на свадьбе!». «За столами на поминах тишина была. И не дай Бог спутать очередность блюд», — добавляла Галина Николаевна (воспоминания Галины Николаевны Болдыревой, 1945 г. р. Запись сделана 12 декабря 2012 г.).

Долгое время в молоканской среде сохранялся запрет на смешанные браки с представителями других конфессий. Надо сказать, что и православные священники давали благословение на такие браки только при условии прохождения обряда крещения по православному чину обоими супругами. Один из таких случаев вспоминает Г. Н. Болдырева: «Была большая война, чтобы православную не брать в жены нашему парню. Старались брать только между молоканами. Ну, взял как-то жених-молокан невесту из Спасского (село Спасское Тамбовской области. — А. Ч., Т. П.). Она православная, но согласилась венчаться по-молокански. Стол накрыли без вина. За столами отсидели и со Спасского пришла грузовая машина. Погрузились, чуть отъехали от дома и заиграли на гармони. И тётя Лиза, ревностная молоканка, услышав гармонь, упала в обморок! Гармонь тогда у молокан была под запретом» (воспоминания Галины Николаевны Болдыревой, 1945 г. р. Запись сделана 12 декабря 2012 г.). Сегодня эти запреты несколько ослабли, но в религиозных семьях по-прежнему считают невозможным заключение брака с иноверцами.

Вместе с тем наши собеседники отмечали, что окружающие относились к их религиозным убеждениям терпимо. «Когда мы учились в школе, — вспоминает Т. А. Рязанова, — я не помню случаев, чтобы кто-то нас упрекнул, что мы молокане» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.). Да и сами молокане не проявляли крайностей в приверженности своей религиозной самобытности. Стремясь не нарушать привычные заповеди и запреты, к явлениям современной им жизни в большинстве своем относились без религиозного фанатизма. Имел место и социальный конформизм. Так, например, некоторые родители нейтрально относились к вступлению детей в пионеры. «Торжественно меня в пионеры не принимали, рассказывала Т. А. Рязанова, — так, бегала по школе, ко мне подошли, спросили: ты почему без галстука бегаешь? Я прихожу к маме, говорю, что требуется галстук. Она купила мне, повязала и я хожу, «пионерка». Как-то я услышала разговор между соседями, что верующим нельзя в пионеры вступать. Я дома маму спросила об этом, а она говорит: «Как все, так и ты» (воспоминания Тамары Алексеевны Рязановой, 1939 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Несмотря на то, что большинство верующих были привержены своей традиции, из года в год посещали одно собрание и в консервативности видели залог сохранения чистоты веры, всегда находились те, кто пребывал в постоянных духовных поисках. Порой такие поиски не ограничивались участием в собраниях, обсуждением Писания, беседами. Были и те, кто в своём желании обрести «истину» переходили из одной общины в другую. Это явление характерно для сект, многие члены которых имеют интенсивную веру, считают постоянные поиски спасительной истины и сообщества достойных подлинным проявлением веры, религиозным долгом. Как результат, покидают общину, которая, как им кажется, утратила религиозный энтузиазм, и уходят туда, где находят подходящую атмосферу, харизматического лидера. Н. А. Степанова передаёт подобную историю, из которой мы узнаем, что такого рода «перебежки» воспринимались верующими болезненно и могли разделить близких людей: «Помню, как маму уговаривала креститься Анна Ивановна Желтова (1905–1993 гг.), которая была из молокан, но потом ушла к баптистам. Но мама не поддалась. А потом покрестилась мамина родная сестра. Только она об этом моим родителям сразу не сказала. Папа так всегда её хорошо встречал, уважал, потому что они всегда сидели с мамой вместе вязали и пели молоканские псалмы. А потом, когда папа узнал, что мамина сестра перекрестилась, то говорит моей маме: «Шур, а Маруся-то перекрестилась в баптисты». А мама говорит: «Да не может быть!». И потом, когда Маруся пришла к нам в дом, мама у неё спросила об этом. И когда Маруся это подтвердила, папа враз вышел и отвернулся от неё. И больше он уже так её не встречал, как раньше. Вот как он близко это принял к сердцу! «Как это так?! , — возмущался он потом, — наши старцы, корни, все деды, прадеды — молокане. И чтобы так сделать?! Зачем это нужно? Бог-то у нас один — зачем это всё делать-то нужно было?» (воспоминания Надежды Алексеевны Степановой, 1943 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Ольга Александровна Смолянова, дочь Анны Ивановны Желтовой, рассказывает, что она действительно сначала была молоканка, но потом от них откололась. Вероятно, на её решение оказало влияние общение с Антониной Степановной Тереховой, которая была пресвитером баптистской церкви. Ольга Александровна в качестве причины этого перехода называет именно искренние духовные поиски: «В баптисты мама перешла по причине безынициативности тогдашних молокан. За это её молокане не любили — называли её «перевертень». Они считали, что мама молоканство предала. А мама ревностная христианка была. Я сколько раз вспоминаю: придёшь, а она молится, на коленях стоит. Она не обратит внимания, что ты пришла или ещё кто-то пришёл. Она пока не домолится — не встанет. Молилась где угодно: могла около кровати встать, могла ещё где-то. На угол она не молилась. Мама выписывала журнал «Наука и религия». И ещё ей присылали баптистский журнал из Москвы» (воспоминания Ольги Александровны Смоляновой, 1942 г. р. Запись сделана 19 декабря 2012 г.).

Как это и характерно для неофитов, А. И. Желтова после нового обращения стала одной из самых активных членов церкви. По словам её дочери, прежде всего, благодаря усилиям Анны Ивановны удалось получить разрешение на открытие баптистской церкви в Рассказово, она пользовалась авторитетом и уважением среди единоверцев, участвовала в съезде христиан баптистов в Москве: «И в Москве мама была в церкви, и меня туда возила: я помню там баптистскую церковь двухэтажную. В Москве маму все принимали, с уважением к ней относились. На баптистский съезд она ездила, но тут я уже была взрослая. Вначале в Рассказово пресвитером была т. Тоня Терехова (она, между прочим, была друзья с Сергеем Александровичем Ивановым), а когда она умерла, то стала пресвитером моя мама. На то время мама была единственной женщиной в баптистском союзе»; «У мамы было три класса образования, но она могла говорить часами и говорила всё к ряду. К собраниям она всегда готовилась: открывает Библию, читает, размышляет. С отцом после его крещения (он был молоканином) они часто рассуждали на библейские темы. Для неё собрание было на первом месте. Из молокан она не пыталась к баптистам кого-то перетянуть, потому что молокане её сильно невзлюбили» (воспоминания Ольги Александровны Смоляновой, 1942 г. р. Запись сделана 19 декабря 2012 г.).

По словам О. А. Смоляновой, баптистская община была довольно многочисленна, была в церкви и молодёжь, верующие поддерживали контакты с единоверцами из других городов и даже стран. Все это свидетельствует о том, что в середине XX в. движение евангельских христиан баптистов вело полноценную религиозную жизнь: «Много было молодёжи. В церковь тогда ходило человек 40–50. Баптисты собирались вначале на ул. Куйбышева, потом, когда умер мой отец, они собирались у мамы, а потом они купили домик на ул. Красноармейская. Рассказовские баптисты много общалась с воронежскими баптистами: Илья Фёдорович там был пресвитером. Воронежские сюда в Рассказово приезжали… Помню, приезжал как-то в Рассказово баптист из Америки. Он родом был из Спасского. При его приезде такое собрание огромное было! И картин он маме привёз американских» (воспоминания Ольги Александровны Смоляновой, 1942 г. р. Запись сделана 19 декабря 2012 г.).

Из воспоминаний Ольги Александровны, которые раскрывают перед нами такую непростую сторону религиозной жизни, как отношения между различными общинами, мы узнаем, что практика посещения верующими собраний различных сект была распространена: «Некоторые молокане тоже ходили к баптистам. Елизавета Петровна Звягина говорила: «Я 33 года ходила к баптистам, но баптисткой я не стала» (воспоминания Ольги Александровны Смоляновой, 1942 г. р. Запись сделана 19 декабря 2012 г.). Это подтверждают и воспоминания Н. А. Степановой: «В 1987 г. я похоронила мужа, и после этого часто стала ходить к Елизавете Петровне домой. У нас тогда в Рассказово молоканского собрания не было. Елизавета Петровна и говорит: «А что, Надь, мы сидим дома? У нас в Рассказово и пятидесятники собираются, и адвентисты, и баптисты. Все мы сёстры-братья, Бог един. И мы не должны никем брезговать. А почему нам не сходить по этим собраниям?» И мы с ней начали ходить. К адвентистам пришли — как же нас там встретили! И столы накрывали, с чаем. Такие проповеди хорошие — Елизавете Петровне там так понравилось. Потом мы с ней почаще стали ходить — она пирогов напечёт и с собой берёт. А к баптистам ещё ходил Сергей Александрович Иванов (1910–2008 гг.). Он всегда сидел на скамейке сзади. Мы, трое молокан (Надежда Алексеевна, Елизавета Петровна и Сергей Александрович), сзади всегда сидели. Баптисты начинают за кафедру один выходить, другой выходить, говорить. Если ему что-то не нравилось, он вскакивал и начинал махать бадиком (тростью. — А. Ч., Т. П.) и доказывать. Стоит проповедник за кафедрой, а Сергей Александрович его прервёт и начинает своё вероучение доказывать» (воспоминания Надежды Алексеевны Степановой, 1943 г. р. Запись сделана 2 декабря 2012 г.).

Воспоминания О. А. Смоляновой содержат много информации, представляющей для исследователя большой интерес. Помимо уже сказанного, мы узнаем и о том, как церковная жизнь и жизнь верующих находились под пристальным надзором соответствующих органов власти. В ведении областного уполномоченного по делам религий находилось немало вопросов, связанных с контролем за деятельностью религиозных объединений. Но о том, что государство уделяло этому значительное внимание, свидетельствует и тот факт, что в Рассказово существовал отдельный орган, занимающийся данными вопросами: «В Рассказово, — вспоминает Ольга Александровна, — был тогда специальный кабинет по религии — они маму проверяли постоянно, приходили на собрание, частенько вызывали её к себе. Мама рассказывала, что когда они начали хлопотать в Тамбове об открытии молитвенного дома в Рассказово, то её здесь на три дня забирали в КГБ. Но т. к. у нее куча ребятишек — её отпустили. Это было в 1940-е гг. Потом — ничего такого не было, но её постоянно проверяли» (воспоминания Ольги Александровны Смоляновой, 1942 г. р. Запись сделана 19 декабря 2012 г.).

О. А. Смолянова также вспоминает, что мать никогда не стремилась насильно насадить своим детям собственные убеждения, но беседы на религиозные и нравственные темы велись в семье постоянно: «Нам, детям, мама постоянно внушала, говорила о вере, но никогда она нас силком не тащила. Говорить — она все время говорила. И я сейчас ей за это благодарна — насколько она нас удерживала! Но никогда нас не заставляла» (воспоминания Ольги Александровны Смоляновой, 1942 г. р. Запись сделана 19 декабря 2012 г.).

Таким образом, воспоминания рядовых верующих, которые выросли в атмосфере традиционного уклада своей конфессии, оказываются ценным источником не только по истории собственной религиозной традиции, но и позволяют составить представления об особенностях жизни верующих, религиозных общин в середине XX в. в нашей стране на примере Тамбовской области.

Движение духовных христиан молокан занимает отдельную страницу в истории русского сектантства как по масштабам своего распространения, так и по особенностям вероучения и культовой практики. О русском сектантстве, в т. ч. и об одной из наиболее распространённых его ветвей — молоканстве, написано много, и в то же время мало. Почему так? Потому что по сей день обширную библиотеку составляют сочинения «расколоведов» и миссионеров православной церкви, направленные на богословское, каноническое, церковно-историческое «обличение сектантства». Работы эти тенденциозны и не могут быть единственным источником для беспристрастного научного исследования. Безусловно, не теряют своего значения материалы, собранные экспедициями под руководством А. И. Клибанова в 1960-е гг. Однако в синтезирующей части упомянутые исследования опирались на принципы атеистической марксистской методологии. Современный же социокультурный контекст позволяет по-новому осмыслить историю религиозных движений в СССР. Изучение истории и современного состояния движения духовных христиан молокан не с позиций обличения или атеистической идеологии пока находится в начальном состоянии. Надеемся, что собранные авторами материалы помогут исследователям восполнить некоторые пробелы в изучении данной темы.
Алексей Сергеевич Чернов,
аспирант кафедры философии ТГУ, г. Тамбов.
Татьяна Сергеевна Пронина,
кандидат философских наук,
доцент кафедры философии ТГУ, г. Тамбов,
директор Центра религиоведческих исследований.